В июле этого года всю Украину потрясло жестокое убийство 6-летней Мирославы Третьяк из поселка Старый Салтов Харьковской области. Событие оказалось тем более шокирующим, когда стало известно: подозреваемому всего 13 лет.
Следствие было недолгим, по резонансному делу уже идет суд.
Результат процесса предсказуем. Максимум, что грозит обвиняемому, это спецшкола закрытого режима. В силу возраста более серьезного наказания он не может понести.
Семья же погибшей девочки считает, что потеряла дочь по вине полиции, педагогов, чиновников, которые ничего не сделали для упреждения трагедии. И подала к государственным органам беспрецедентный иск о возмещении морального ущерба на сумму более 100 миллионов гривен.
Жили по соседству
Старый Салтов – небольшой городок. Здесь все друг друга знают и без страха отпускают детей на улицу. Вот и 28 июля Мирослава убежала гулять с подружкой, прихватив из дома два спелых персика. Мама встревожилась, когда увидела подругу дочери, а Мирославы рядом нет.
Девочка рассказала, что Мирося ушла куда-то вместе с Богданом. В этом, казалось, тоже не было ничего странного. 13-летний мальчик жил в том же доме и общался с малышней. Только на улице мама застала Богдана одного. Мирославу нашли поздно вечером в заброшенной пекарне со зверски разбитом лицом и головой. Позже генетические экспертизы подтвердят, что девочка была дважды изнасилована малолетним соседом.
В 100-миллионном гражданском иске, который передан на рассмотрение Вовчанского районного суда, где слушается дело об убийстве 6-летней девочки, указаны 11 государственных органов. Фигурирует школа, райуправление образования, Министерство образования, местная полиция, служба по делам детей, Минсоцполитики, МВД.
– Мы собрали данные о систематическом, долго длящемся бездействии государственных органов, – говорит адвокат пострадавшей семьи Артем Донец. – Заявления о том, что мальчик ведет себя неадекватно, мучает животных, обижает других детей, что не получает положенного воспитания от матери, которая имеет судимость, поступали с 2016 года. Но ни полиция, ни школа, ни другие службы или местные депутаты не предпринимали мер. Полиция закрывала заявления, а на ежеквартальных проверках, которые проводило районное руководство, не рассматривалась правомерность прекращения этих дел. То же самое и по другим службам. Поэтому мы поставили в соответчики три министерства, а также Национальную сервисную службу.
Если не создали, должны отвечать
Адвокат утверждает, что Богдан состоял на учете как неблагополучный ребенок.
– Он рос в среде, которая формирует девиантное поведение, и состоял на учете как лицо с девиантным поведением. Условия жизни мальчика и его воспитание изначально требовали внимания государственных органов. Нас убеждали, что для коррекции поведения Богдана принимались меры, но по факту они существовали только на бумаге, – говорит Артем Донец.
Тем удивительнее нам показалась реакция службы по делам детей Старосалтовской территориальной общины.
– У нас на учете этот мальчик не стоял, и никакие жалобы на него или его семью к нам не поступали. Ни от жителей поселка, ни из школы, – ответила руководитель службы Ольга Лушпа. – Иск к нашей службе считаю безосновательным.
Очевидно, такого же мнения будут придерживаться и другие органы, указанные в солидарном иске. Кто что сделал или не сделал, знал или не знал, должен разобраться суд. С мамы Богдана семья Мирославы Третьяк намерена взыскать только расходы на похороны. Львиную долю морального ущерба обязано компенсировать государство, считают родители погибшей девочки.
– Есть порядок реагирования на девиантное поведение детей, и он должен исполняться. За исполнением наступает стадия контроля: насколько эффективны меры. Если результата нет, то методы необходимо корректировать, подключать психологов, дефектологов, возможно, медицину. Если государство не создало такую рабочую систему, то должно отвечать за те ужасные последствия, которые наступили в результате бездеятельности, – объясняет позицию семьи адвокат.
По логике Европейского суда
Сопредседатель Всеукраинской общественной организации «Служба защиты детей» Людмила Волынец разделяет это мнение.
– Логика иска взята из решений Европейского суда по правам человека. ЕСПЧ придерживается позиции, что все государственные структуры, на которые возложена та или иная задача и которые ее некачественно выполнили, обязаны нести ответственность за бездеятельность. Я считаю, что перспектива у этого иска есть, – говорит эксперт по правам детей. – Если не в Украине, то в Европейском суде.
В то же время Людмила Волынец отмечает, что вопрос на самом деле очень сложный.
– Работа с трудными детьми у нас обычно сводится к тому, что чиновник с ребенком поговорил, отправил к психологу, занес фамилию в журнал. То есть свел вопрос к форме. Для этого есть много объективных причин – недостаток кадров в службах, которые занимаются детьми, маленькие зарплаты, большая загруженность. Но ничто не может послужить оправданием трагедии, которая произошла. Почему должна была погибнуть маленькая девочка, чтобы общество встрепенулось и подумало об ограничениях для ребенка, который подавал сигналы о своей склонности к насилию. Да потому что государству нечего предложить этому мальчику, кроме наказания, – говорит Людмила Волынец.
Эксперт отмечает, что это не первый гражданский иск к социальным службам, но первый такой масштабный. Чаще против соцработников открывают уголовные дела за бездеятельность, когда наступают тяжкие последствия. Но это касается ситуаций, когда соцслужбы не реагируют на опасность для жизни и здоровья несовершеннолетнего. Если же опасность исходит от ребенка, обычно ждут возраста, когда будет в силе уголовная ответственность.
– Я не раз слышала, как представители «детской» полиции говорили: вот исполнится тебе 14 лет, на следующей же день в тюрьму посажу! А до этого у нас ничего нет. Потому что все упирается в форму. Учет – это форма, школьный психолог – тоже форма. И служба по делам детей в том виде, в котором есть, несет мало содержания, – констатирует Людмила Волынец. – Вот только-только мы добились изъятия из приемной семьи мальчика, который резал ножом сестер. В Херсоне есть похожая семья, где мама говорит, что боится агрессии 9-летнего сына, и никто ей не может помочь.
Перекладывается на родителей
Процесс по делу об убийстве Мирославы Третьяк проходит в закрытом режиме.
– На первом заседании здание суда оцепила полиция. Боялись, что люди учинят расправу над Богданом. И мама его из дома пока уехала. Она тоже боится. И мы все боимся, – делится Татьяна, продавщица в местном магазинчике. – Богдан ведь вернется сюда через три года. А может быть, даже через два…
Все, что грозит Богдану, – это максимум три года в Камышевахской школе социальной реабилитации в Запорожской области. Такую меру будет просить прокурор, такую даст и суд. Проще говоря, Богдана поместят в закрытый интернат с дисциплиной, которая приближена к колонии. Даже карцер есть, правда, давно не работает.
Когда-то в Украине было 12 таких школ для трудных малолеток. По решению суда туда могли направлять детей, которые совершили три и больше запротоколированных административных правонарушений или попали в криминал. Однако ЮНИСЕФ раскритиковал условия содержания и воспитания в спецшколах, вот их и стали закрывать. Ничего не пытаясь менять, ничего не придумав взамен. Оставили только одну – для исключительных случаев.
– Этот иск не имеет перспективы. До 14 лет ответственность за проступки детей перекладывается на родителей. Да, у нас есть законы, которые говорят, что госслужбы должны принимать воспитательные меры, но это понятие расплывчатое, конкретного инструментария нет, – говорит вице-президент Всеукраинского фонда «Защита прав детей» юрист Алексей Лазаренко. – Никто не может силой заставить ребенка пройти психолого-коррекционную программу. А что делать, если даже прошел, а она не сработала? Если нужно медицинское вмешательство, а родители не согласны или просто не хотят этим заниматься? Никакая служба по делам детей не вправе тащить ребенка за руку к психиатру.
У них финансируют детей, у нас – чиновников
Дети, склонные к насилию и жестокости, отнюдь не проблема одной Украины. Закрытые воспитательные центры существуют во всех странах мира. Например, в Нидерландах, где 17 с небольшим миллионов населения, таких два – на юге и севере страны. В Украине, где нас больше 41 миллиона, один, рассчитанный на 160 учеников. А по факту находится не больше двух десятков. Потому что – да, нужно дождаться исключительного случая.
Мы не знаем, каким Богдан вернется домой: изменившимся, сломленным или обозленным. Но даже если в голове мальчика будут происходить нехорошие вещи, он все равно выйдет из спецшколы. Потому что только три года. А вот когда опять, не дай бог, что-то совершит, тогда уже посадят в колонию. Тем временем в Польше в подобных центрах реабилитации не устанавливают сроков. Главный ориентир – исправление психологии и поведения. Могут работать с личностью и до исполнения 21 года.
Кто-то может возмутиться излишней гуманностью наших законов. Но в цивилизованном мире основной акцент тоже делается не на том, чтобы изолировать трудновоспитуемого ребенка. А на том, чтобы не допустить, предупредить, не позволить ему сломать самому себе жизнь.
– И этим занимается не государственный аппарат, а общественные организации, где есть специально обученные специалисты, – говорит Алексей Лазаренко. – Они ведут коррекционные программы, а государство такую работу финансирует. То есть оплачивает работу с каждым конкретным ребенком в зависимости от его потребностей.
Разные программы есть и у нас. Курсов, планов, методичек и диссертаций написано много. Но, как видим, это плохо срабатывает. Проблема, наверное, в том, что у нас государство предпочитает направлять деньги не на детей, а на оплату рабочего времени чиновников. А уж как те им распорядятся, вопрос второго порядка.
