Три года назад, 15 декабря 2018 года, возле аэродрома Озерное, при заходе на посадку разбился истребитель СУ-27, бортовой номер 55. Пилот – военный летчик первого класса Александр Фоменко погиб. Три года Государственное бюро расследований (ГБР) и военная прокуратура в лучших традициях еврейского Моисея куда-то ведут следствие, но причины авиакатастрофы до сих пор официально не названы, а виновные не назначены.
Нет ни малейших сомнений в том, что следствие когда-нибудь куда-нибудь и придет, возможно, даже уложится в библейские сроки. Нет сомнений и в том, что одной из или единственной причиной катастрофы, все будет зависеть от политической конъюнктуры, назовут возраст самолета. В 2018 55-му борту (заводской номер 369110213080) перевалило за четвертый десяток. Впрочем, возраст понятие относительное. По меркам НАТО – это самолет каменного века. По меркам военно-космических сил племени Мумба-Юмба – летающее божество из будущего. По мнению российских ура-патриотов «СУ-27- не имеющий аналогов, исконно русский механизм», от одного вида которого американцы бегут прятаться в бомбоубежища Белого Дома и там массово присягают на верность Путлеру. Как видите, два против одного.
К счастью, «Суббота» – не ГБР. Мы не можем проводить следственных действий. Мы просто узнали мнения людей, на судьбу которых, в той или иной степени, повлияла авиакатастрофа в Озерном и опубликовали эти мнения в произвольном порядке.
Мнение Александра Фоменко, высказанное от его имени друзьями и близкими: «В 2016 году, за два года до трагедии, 55-ый борт прошел плановый капитальный ремонт на Запорожском авиазаводе «МиГремонт». По документам завод должен был поменять множество узлов и агрегатов «сушки». Майор Фоменко сам поехал принимать работу. В первый момент он даже не узнал своего старого железного друга: в ангаре стоял совершенно новый, сияющий свежей краской истребитель. Офицер не мог поверить свалившемуся вдруг счастью: неужели теперь он будет летать «як дядько», практически, на новой машине? Но, хорошему летчику даже в минуты радости свойственно оставаться чуть-чуть занудой и педантом – это называется профессиональная деформация сознания. Улучшив момент, Александр заглянул во «внутренности» истребителя и радость моментально испарилась, внутри ничего поменяно не было. Обмануть Александра в технических вопросах было сложно: он помнил, как выглядит каждый болтик его самолета…»
…Потом дома, в Озерном, во время посиделок с друзьями, Фоменко иногда рассказывал, как его пытались «нагреть» хитропопые заводчане. Но, мог ли он пожаловаться на качество ремонта? Мог ли отказаться летать на самолете, отремонтированном с помощью краски и кисточки? Александр прекрасно понимал, что такое простой летчик из гарнизона и что такое «МиГремонт» – завод, входящий в перечень предприятий, имеющих стратегическое значение для экономики и обороноспособности Украины. Он прекрасно понимал, что по каждой детали, есть акты авторитетных комиссий, которые признали деталь капитально «отремонтированной» или «замененной на новую» и годной к эксплуатации. Он прекрасно понимал, что откажись он «принимать аппарат», ему уже никогда больше не подняться в небо, в армии не любят тех, кто выметает сор из казармы.
…Фомин был неплохой рассказчик. Слушатели и сам летчик весело смеялись над примитивной хитростью заводчан…
Мнение автора: …Но, почему-то мне кажется, не менее весело было и на «МиГремонте». 2016 год стратегическое предприятие завершило с прибылью в 65 миллионов гривен, отремонтировав, конечно же добросовестно, у авиаремонтников ведь предвзятое отношение только к житомирским летчикам(?), еще 5 боевых самолетов…
Вдова Александра Фоменко – Анна. : 18 – го декабря Сашу похоронили. На руке у него тикали командирские часы, которые он завел еще перед полетом… В момент удара самолета о землю муж получил столько травм, что у патологоанатома ушло 17 страниц бумаги на их описание. 1 января командир бригады и замполит поздравили меня с Новым годом. Они принесли шикарный киевский торт. Сверху торта торжественно положили справку о смерти мужа. Ну и бутылку шампанского вручили… Этот торт я в церковь отнесла. А шампанское выпили бомжи… Да мы с дочкой и сами как бомжи: до сих пор скитаемся по съёмным квартирам.
Было ли у Саши какое-то предчувствие смерти? Был ли он суеверным человеком? Летчики, пожалуй, все суеверные. Никогда не скажут «последний» – только «крайний». Кто-то перед полетом всегда стучит ногой по колесу шасси. Кто-то внимательно относится к числу «13». Саша все забобоны старался соблюдать. Кроме черных котов, наверное. Всю жизнь он к котам очень плохо относился: иначе как «подонками» их не называл, ведь из-за их перебегания дороги столько неудобств! Но незадолго до гибели мужа у нас дома появилась черная кошечка. Однажды она зашла к нам в квартиру, такая грациозная, сказочная, улеглась на коврик и всем своим видом как будто сказала: «Здравствуйте, я буду у вас жить. Кормите меня. Ухаживайте за мной!» И никто, даже Саша, не посмел ей возразить. Я только удивлялась. Теперь все плохие приметы на нашу кошку уже не распространялись. Она до сих пор у нас живет… А предчувствия… когда летчик уходит на аэродром, он понимает, что возможно, никогда больше не увидит семью. И его семья это тоже понимает. Поэтому в семьях летчиков есть свой, особый ритуал прощания. Он не растянут во времени. Но, всегда обязательны, какие-то проявления нежности. И слова любви. Не дежурные, а то, что хочется сказать сердцем. Перед гибелью, насколько я понимаю, у Саши не было плохих предчувствий. Только дикая усталость. В тот день ему приказали летать после трехсуточного боевого дежурства. Без отдыха, в нарушение всех инструкций. Вообще, с четырнадцатого года, у летчиков практически нет свободного времени: учения, дежурства, писанина в штабе. Больше всего, конечно, писанины: война, как-никак…
Сергей Костенко – житель села Писки. Охотник.:
15 декабря у меня вообще день рождения был. 42 года. Да, такое политическое совпадение. Что делать? Но «Янелох». Утром пошли мы с кумом Валерой на охоту, зайца поднять. А на 4 часа уже гости приглашены. Дома жена с дочками стол накрывает. Погода для охоты нормальная. Снег выпал. Ветра вообще нет. Морозец небольшой. Одно плохо – туман сильный. Походили по полям между Озерным и Писками. Время уже без чего-то три. Зайца нет. Аграрии травят его безбожно. Собрались домой. Ну, и «на коня» решили возле ближнего привода пройтись (ближний привод-контрольная точка с будкой дежурного, над которой пролетают, идущие на посадку, самолеты за несколько секунд до касания взлетной полосы. – Авт.). Там полевая дорога, кусты на краю поля, участок кукурузы неубранной. Может в кукурузе заяц сидит? Вдруг звук турбин – прямо над нами метров 50 высоты, самолет на посадку прошел. Я еще удивился: сколько здесь живу, ни разу не видел, чтобы в такой туман летали. Через несколько минут, второй самолет. Второй отклонился от курса посадки и прошел над нами так низко, что газы из турбин подняли огромное облако снега. Красота неимоверная! Представьте, на фоне заснеженного поля из тумана вырывается истребитель, поднимает вихрем, на десятки метров, снежную пыль, как брызги из лужи. Проносится так низко, хоть прикуривай у пилота. И исчезает. Фантастика! После второго самолета туман как-то очень быстро опустился еще ближе к земле. Нижняя кромка уже метров 50 над полем. И в это время слышим гул моторов третьего самолета. Время, всего около трех часов, а ощущение такое, что уже сумерки наступают. Третий почему-то очень тихо летит. Как бы на холостом ходу. Кум выбежал на дорогу, самолеты всегда над ней пролетают, чтобы сфоткать на телефон, получился бы красивый кадр. Я чуть в стороне, в поле. Ждем. Звук двигателей слышен, а самолета все нет. Кум кричит: «Да где же он?!» Я и ответить не успел, как из тумана прямо на меня, днищем, сваливается истребитель. Страшнейший рев турбин и сразу же, то ли удар, то ли взрыв. Дальше ничего не помню. Очнулся в канаве на краю поля. Весь в снегу. Потом уже следователи высчитали, что воздушной волной меня отбросило на 41 метр, а ружье – в другую сторону на 23 метра! На том месте, где я только что стоял лежит самолет. Хвост горит. Пламя сильное. Турбины поотрывало, валяются поодаль. Кум кричит: «Прячемся, щас рванет!» Прыгнул ко мне в канаву. Упали на землю. Головы руками прикрыли. Ждем, не взрывается. Выглянул, самолет весь в черном дыму, а в кабине, едва заметный, белеет шлем пилота. Кричу: «Летчик горит!» и выпрыгиваю с канавы. Кум: «Куда! Щас рванет все нахрен!». Сбрасываю куртку. Говорю: «Эх, в этот день я родился, в этот день, видно, суждено мне умереть!» Подбежал к самолету. Кум за мной. Пламя в хвостовой части уже метров на 10 вверх. А под крыльями, боевые ракеты, пушка. Еле-еле подняли купол, он соскользнул, чуть пальцы не отрезало. Пилот в кресле без сознания. Разбил лицо о прицел. Весь в крови. Но живой. Мышцы в конвульсиях дергаются. В самолете еще что-то работает: насосы гудят, лампочки там всякие мигают. Жар от пламени такой, что мы можем только спиной стоять к хвосту. Каждая секунда, как вечность. Нужно быстрее вытаскивать летчика. Достал нож, режу стропы парашюта. В горячке перерезал шланг к его кислородной маске. Блин, думаю, задохнется, надо шлем срезать с маской. А шлейка возле самой сонной артерии! Режу, а мысль одна: только бы он не дернулся в этот момент! Срезал шлем, у летчика кровь пульсирует со рта и ушей. Начали взрываться тепловые фосфорные ракеты, они возле хвоста установлены. Падают в разные стороны. Одна упала рядом с кабиной. Вспышка. Взрыв. Я опять потерял сознание. Очнулся – лежу в снегу под крылом. Кум меня в чувство приводит. Упади ракета на пол метра левее, в кабину, от нас с летчиком остались бы две кучки пепла! Правым глазом ничего не вижу, дышать не могу. Доктора потом сказали, что я получил ожог глаза и дыхательных путей. Мы опять к самолету. Вытащить летчика не можем, левую ногу ему намертво зажало педалями. Тянули его так, что порвали кожаную портупею. Я уже готов был резать ему ногу по коленному суставу. Кум кричит: «Оставь, мертвый он, пульс пропал». Тогда решили снять с него куртку, китель, документы забрать, личные вещи, шлем, хоть что-то не сгорит, останется близким. Сверху все сняли, он в одной футболке остался. Оттащили его вещи в канаву. Сами спрятались, ждем взрыва. Но взрыва почему-то нет. Топливо выгорело: огонь начал спадать. Примчались его сослуживцы, где-то с десяток легковых машин. Никто из них даже близко не подошел к самолету! А вдруг пилот был бы еще жив?! Вот она хваленая офицерская честь! Пожарка, та вообще, стала за несколько сот метров. Растянули рукав. Самому молодому приказали тушить. А весь расчет спрятался за машину. У молодого от страха руки дрожат, в результате, первая тонна воды до самолета не долетела. Уехали заправляться. А из всех сослуживцев только двое отважились подойти. Один с автомобильным огнетушителем. Другой с лопатой – снег бросал… Начальство прибыло. Мы подошли: «Кто тут у вас главный? Представьтесь. Я, Сергей Костенко. Вот, передаю вам при свидетелях вещи: бушлат, удостоверение пилота, ключи от квартиры…»
Анна Фоменко. Вдова летчика . Через несколько минут после крушения об этом знал уже весь военный городок. Через час вышел сюжет на телевидении. А я ничего не знаю, сижу на Богунии (район Житомира. – Авт.) в женской консультации. Меня ставят на учет. У меня четвертый месяц беременности. Часов в пять звонит соседка: Поинтересовалась, где я, где старшая дочь, когда я разговаривала с Сашей. Сказала, что спустится ко мне в квартиру и будет ждать моего возвращения. Странно как-то все. Потом позвонила вторая соседка. Подруга. Потом мама, говорит по телевизору видела, что в Озерном разбился самолет. Я набрала номер командира части. Он поднял трубку и молчит… Короче, я потеряла и мужа, и будущего ребенка…
Сергей Костенко. Охотник. Житель с. Писки: …Уже около полуночи было. Мы с кумом до сих пор сидим в штабе. Нас допрашивают о том, что мы видели. Сидим мокрые, голодные, хоть бы кто чаю предложил. Приезжает какой-то особист из Киева. Молодой, наглый. И с порога: какие навигационные приборы и с какой целью вы выкрали из кабины самолета? Я пожал плечами: -Дурной, говорю вопрос. Особист дальше: -Каким зарядом вы сбили из ружья истребитель?
Мы в тот день вообще ни одного выстрела не сделали, потому что зайца не было. Особист подскакивает – хотел ружье схватить. Я ему захват, перевел на удушающий – хрипит. Не люблю, когда со мной так разговаривают. На шум из коридора охрана влетела с автоматами. Даже не думайте, говорю, хлопцы дергаться, иначе он покойник!
…Ну, потом уже целая группа особистов приехала и разрулили конфликт, молодой дал слово, что претензий ко мне не имеет, хоть я ему тогда руку вывернул. Я тоже сказал, что не имею… Через какое-то время следственная комиссия подтвердила правоту всех наших с кумом слов. Самый главный к нам из Киева приехал – Петр Андреевич. Говорит, шанс остаться в живых у вас с кумом был один из тысячи. Во-первых, говорит, вас должно было убить при падении самолета. Во-вторых, когда вы поднимали купол, вас должно было подбросить вверх катапультой метров на 50. В–третьих, вы должны были погибнуть от сдетонировавших боеприпасов. Но вы живы и это чудо. Давайте выпьем. Я, говорит, даже с руководством бригады ни с кем не пил, а с вами выпью.
Бывший сослуживец Сергей Шипенко: Я могу правду сказать, потому что мне все равно, я на пенсии. Декабрь в военной авиации – всегда пик несчастных случаев. Почему? Потому что конец года. Все стремятся долетать программы, подтвердить классность. А что такое классность – это деньги, прибавка к зарплате. Поэтому стараются летать при любых условиях: хоть камни с неба. Что касается Саши, анализируя ту информацию, которой я владею, мне кажется, там вот что случилось: было сильное обледенение. У тех бортов, которые сели перед Сашей, лед по кромке крыла был на два пальца толщиной! Представьте, какой это дополнительный вес! Плюс туман. Визуального контакта с землей нет. Летчик должен был садиться по приборам. А из-за обледенения замерзла ПВД – такая трубка, с помощью которой определяется скорость. Мало того, что она замерзла, прибор скорости еще и застыл на какой-то отметке, например, 350 километров в час. Псадочная скорость у СУ-27 – 250. В таких случаях включается система антиобледенения, которая у СУ-27 должна срабатывать автоматически. Не сработала. Что в результате? Пилот идет на посадку. На табло видит – 350. Ему надо 250. Сбрасывает обороты. Кругом молоко, туман, визуального контакта с землей нет. А в реальности, самолет в это время может даже меньше 250 летел. Пилот еще сбрасывает. Машина начинает падать. И вдруг из тумана земля, до которой всего метров 60. На таких скоростях 60 метров – доли секунды. Саша успел перевести двигатели в режим форсаж. Но тяжелому, обледенелому самолету не так просто резко изменить траекторию движения… Саша был не готов к такой ситуации.
Вдова. Анна Фоменко: 15 декабря был последний день цикла испытаний новой радионавигационной системы «Ореандр». 16-го в Озерное должен был прибыть президент и объявить на всю страну, какие молодцы летчики и конструкторы, и как плохо будет теперь жить москалям. Погода в тот день была нелетная. Но, несмотря на это, поступил преступный приказ летать. Кто же отважиться сорвать визит президента?
Президент приехал 19-го. После похорон Саши. И сказал на всю страну то, что хотел сказать. Теперь все должностные лица, причастные к этой истории, или молчат, или искажают правду. Кому-то так приказали. Кто-то боится потерять работу. Всю вину стараются свалить на Сашу, ведь ему уже все равно. А если выясниться, что Саша не виновен, тогда придется отвечать и командиру части, и руководителю полетов, и диспетчеру, и многим другим.
Мне очень тяжело сейчас. Тяжело от предательства друзей, с которыми мы с мужем дружили годами, были одной семьей. Помогали им в трудные минуты. А теперь, чтобы не попасть в немилость к начальству, они оговаривают Сашу, а при встрече делают вид, что никогда с тобой не были знакомы…
От имени погибшего летчика Александра Фоменко:
Еще одна смешная история, часто рассказываемая Александром. В авиации часто практикуется такая «трудовая повинность», когда летчиков выгоняют проверять взлётную полосу, чтобы убрать с нее посторонние предметы. Александр с сослуживцами, пока проходил с одного конца полосы до другого, собирал иногда целое ведро гаек и заклепок… Два-три отказа техники за полет – норма. Об этом даже не говорят на разборе полетов. Только просят механика, чтобы подшаманил. Пожалуешься, самолет надолго поставят на «профилактику», а то и просто отправят на «МиГремонт». Во всем авиаполку на «СУ-27» не работает ни один электронный прицел – это в условиях войны! Зато самолеты оборудовали отпугивателями ворон. Вороны, правда, часто не знают об этом новшестве и не отпугиваются. Тогда на полосу выходит дежурный, и для особо тупых ворон, стучит в сковородки.
Дочь Александра Фоменко – Виктория, сейчас ученица одиннадцатого класса. Недавно она написала вот такие стихи:
…Моя кохана, рідна Україно
Цвіти, милуй своїм багатством світ.
Для нас ти назавжди єдина,
Нездолана впродовж усіх цих літ!…
…За рідну землю, Україно-мати,
Віддав мій батько свій політ…
І важко й боляче мені згадати
Що не почує він пташок своїх щебіт…
О, мило земле, моя Україно,
Я напишу тобі свій заповіт:
« Ти бережи себе, дитино,
Та будь стійкою, як граніт!»
(отрывок)
После окончания школы Виктория решила поступить в авиационный вуз, чтобы стать военной летчицей. Показывать приемной комиссии документы погибшего отца, чтобы тем самым получить преимущество в конкурсе, она не намерена.
Последние секунды записи переговоров пилота с землей.
14.47.29. Майор Фоменко – позывной «215»: «215» дальний к посадке готов
14.47.32. Руководитель полетов подполковник Щербина О.В: «215» к ближнему штиль (ветра нет.-Авт.)
14.47.36. «215»: Понял
14.47.43 «215» : Прожекторов не наблюдаю (Прожектора возле зоны посадки. Авт.)
14.47.46. подполковник Щербина О.В.: В работе (Типа, разуй глаза!-Авт.)
14.47.47. Руководитель зоны посадки майор Суворов В.Ю.: «215» на глиссаде. Удаление 2 (Два км до полосы.-Авт.)
14.47.56. подполковник Щербина О.В.: Посадку разрешаю «215» (в переводе на нормальный язык: пофиг, садись!-Авт.)
14.48.03. подполковник Щербина О.В.: Обороты максимальные, второй круг!!! (Момент удара самолета о землю. –Авт.)
Конец записи. Кто в теме, тот все поймет.
Богдан Лу
Джерело: Народний тижневик “Субота”
