Бывшего командира батальона «Донбасс» и бывшего народного депутата Семена Семенченко Киевский апелляционный суд выпустил из СИЗО под домашний арест. Переломить позицию прокуратуры относительно ареста помогло письмо из Главного управление разведки Минобороны, в котором говорилось о необходимости отправить человека с боевым опытом на фронт.
Семенченко обвиняют в создании частной военной компании, которая запрещена в Украине. Что происходит с делом и согласен ли он находиться дома, Семен рассказал в интервью «КП в Украине».
Год назад уже освобождали
– Семен, вы вернулись домой в тот же день, когда суд вынес решение о смене меры пресечения? Какие ощущения?
– Да, я пришел домой во вторник, 21 июня. Сразу вспомнилось, как год назад меня уже выпускали, а через две недели засунули назад в камеру. Ощущения понятны – родной дом, родная семья, этим все сказано.
С побратимами прошелся по Киеву. Почти все как в мирное время. Но пока наблюдаю за этим всем, как в компьютерной игре, потому что год заточения дает о себе знать.
– Вы рвались из СИЗО на фронт, а вам дали домашний арест. Будете с этим мириться?
– Командир должен не из дома руководить людьми, а быть непосредственно на фронте, тем более что фронт сейчас в тех местах, которые я освобождал с хлопцами в 2014-м. Это Лисичанск, Бахмут… Попасную, к сожалению, оставили.
Поэтому я бы очень хотел принять участие в защите этих городов. Я верю, что скоро окажусь на фронте.
Особое мнение судьи Сидорова
– Что происходит с рассмотрением вашего дела?
– В Шевченковском районном суде процесс по моему делу идет уже 7 месяцев, заседания все время переносятся и еще даже не оглашали обвинительный акт. Хочу отметить, один из судей – Евгений Сидоров – в мае высказал особое мнение, в которой подчеркнул, что нет рисков моего пребывания на воле, и он считает, что меня удерживают за решеткой без оснований.
Это был один из аргументов, на основании которых Киевской апелляционный суд изменил меру пресечения. Судья Сидоров в начале войны на несколько недель ушел в тероборону Киева и хлебнул лиха вместе с другими бойцами. Поэтому он иначе смотрит на сегодняшний мир, чем другие судьи, которые поехали отдыхать.
– А почему переносятся суды и как вы намерены действовать?
– Суды переносятся потому, что 7 из 8 обвиняемых по делу уже воюют и не всегда могут присутствовать на заседаниях даже дистанционно.
Что касается моих действий, то сегодня (разговор состоялся утром 22 июня. – Ред.) снова будет заседание суда, я на него явлюсь и буду подавать ходатайство об изменении меры пресечения, чтобы получить право исполнить свой гражданский долг и защищать страну.
– Семеро ваших друзей воюют в отряде, которым вы собирались командовать?
– Нет, они воюют в разных отрядах, потому что в унисон с возмущениями российских и белорусских пропагандистов меня не отпустили в начале марта из СИЗО. Одни воюют в пехотных войсках, другие сейчас переводятся в Силы специальных операций.
Самое интересное, что все эти люди, которые раньше были членами «страшной и ужасной частной военной компании», сейчас ценятся на вес золота. Они инструкторы, обучают военному делу людей, которые впервые взяли автомат.
Если бы полтора года назад не завели это нелепое уголовное дело, мы бы нормально развивались и принесли большую пользу государству. Что говорить, если на нашей базе, вокруг которой поднималось столько шума, сейчас располагаются и местная самооборона, и вооруженные силы. Они все благодарны, что мы создали им такую возможность.
Существуют фантазии и существует реальность. Так вот реальность показала, что те, кто был обвинен, защищает родину, и даже лагерь «преступников» работает на государство.
Война может достаться по наследству детям
– Сейчас тяжело делать и составлять прогнозы. Но все же, что вы думаете о продолжительности войны?
– Генерал Карл фон Клаузевиц говорил, что война есть продолжение политики – только другими средствами. Мы видим, что сейчас есть имперская политика России, и у нее своя цель. Есть Украина, которая отстаивает свою независимость. Мы можем много спорить о мирном или военном разрешении конфликта, но население стремится отстаивать независимость и свою территорию.
Этот конфликт можно решить только вооруженным путем. Мы же не согласны сдавать оккупированные земли, признавать российским Крым. Я сам родился на полуострове, а потом жил в Донбассе. Поэтому считаю, что эта война на годы. Тут советовал бы думать даже о том, как готовить сегодняшних детей к защите родины.
Я искренне желаю, чтобы нашим детям не пришлось брать в руки оружие, но мы понимаем, что либо будем хозяевами на своей земле, либо рабами. Я пока вижу, что война однозначно продлится больше года.
– Ваша супруга не выезжала с детьми, когда Киев обстреливали. Вы поддерживали такое решение?
– Моя жена, и дети, и мама не испугались. В первые недели, месяцы войны, когда наши танки стояли и ждали, будет захват или нет, они оказывали волонтерскую помощь. Они повели себя так, как я ожидал, и я ими горжусь.
Можно много думать о потерянном времени в тюрьме, но тут есть и свой позитив. Ты наверняка видишь, кто есть твои друзья и кто твои близкие. В самом тебе происходит переоценка ценностей.
Сидел в особом корпусе СИЗО
– А как ваши дети? Готовы снова расстаться с папой, если он уйдет на войну?
– Дети пока не понимают, что происходит. Меня уже выпускали, потом сказали «ой!» и снова посадили. Поэтому сейчас сыновья спрашивают: папа, а на сколько ты вышел? Я объясняю, что если тем, кто моим делом занимается, хватит ума понять, что от меня больше пользы на фронте, чем в качестве подопытного кролика в тюрьме, то вышел надолго.
За год мои сыновья подросли. Надо наверстывать то, что мы утратили, когда были лишены живого общения.
– К слову, какие были условия содержания в СИЗО?
– После ареста я 7 месяцев сидел в одиночке СИЗО СБУ. Потом объявил голодовку, и когда уже начинал терять сознание, меня перевели в СИЗО на Лукьяновке. Там нет одиночных камер, потому что это считается пыткой. Я был в камере еще с одним человеком, отношения сложились нормальные.
Сидел в корпусе, где в свое время сидели Юрий Луценко, Андрей Антоненко. Это корпус, где содержатся фигуранты резонансных дел, камеры подконтрольные. Замок открывается только в сопровождении оперработника. Прогулки отдельно от других, все связи рассматриваются с очень пристальным вниманием.
Другая часть Лукьяновской тюрьмы – это тоже неволя, но где-то приближенная к общежитию.
Воюют не только обвиняемые, но и вещдоки
– Если отпустят на войну, судебный процесс приостановят?
– Возможно, да, возможно, продолжат. Я полностью, как и мои побратимы, уверен в своей правоте. Я пришел сам, меня не задерживали. Я не совершал преступления, а делал полезное дело, поэтому даже с фронта буду выходить на видеоконференции, и пусть меня так судят.
Предварительное заседание по делу началось в декабре, с конца февраля хлопцы тоже выходят с фронта по видеоконференции. Правда, если это Северодонецк и обстрелы, то заседание переносится. А некоторые люди оказались в оккупации и даже оттуда выходили на связь.
Мы защищали страну не для того, чтобы нас назвали уголовниками. И мы готовы защищать себя в суде.
Есть еще один интересный момент. И легальное оружие, которое было изъято у охранных фирм, и то оружие, которое якобы нашли у нас, было выдано прокуратурой вооруженным силам в начале войны.
– То есть вещественные доказательства не хранятся, а используются?
– Да, хочу добавить, что оружие, которое якобы нашли у нас, на самом деле было найдено в километре от нашей базы. Есть человек, который показал, что закапывал его по указке Семенченко. А больше ничего нет – ни отпечатков пальцев, ничего другого. Тот человек уже получил условный срок.
И вот даже это оружие воюет. И обвиняемые воюют. Один я по непонятным причинам не могу защищать Украину. Потому и было письмо от ГУР, что человек требуется на фронте, и прекращайте играть в эти игры. Их можно было оправдать политически во время мира, но сейчас война, и все должны быть на своих местах.